Владимир Моденов – “Там же я”

Он был довольно хорош собой. Вьющиеся нескончаемыми кольцами русые волосы, а под ними яркие, буквально пылающие искорками серо-голубые глаза и вечно играющая улыбка рождали ангельское лицо, которое действовало на девушек дьявольски убийственно.  Собственно, это лицо дополняло еще лучше сложенное тело - высокое и поджарое.
Одного даже мужского взгляда хватало, чтобы понять - природа сделала для него максимум того, что могла.
  Возможно, это и сыграло с ним злую шутку – став уже совсем взрослым парнем, он почему-то так и не привык дорожить людьми. Нет, привязываться к девушкам у него вполне получалось. Даже влюбляться. Кажется, на ночь. А, может, и на две. Другое дело, действительно почувствовать, что именно без этого человека он отныне никогда и ни за что не уживется – не мог. Не было в жизни самодовольного парня таких ситуаций, когда кто-то уходил от него сам, по собственной воле. Кажется, всегда это была его собственная инициатива. Или добровольное обоюдное решение.
  Он любил фотографироваться. В прочем, как и фотографировать других людей: в кадре он чувствовал, как и что в нем должно быть. Поговаривали даже, что фотограф от Бога. Эти слова ему льстили и подстегивали на новые свершения: конкурсы, подарки, медали. Хорошая работа в элитном издательстве. Самооценка и стоимость его внимания взлетели до небес. В свои двадцать с небольшим – уже понял, к чему нужно стремиться в этой жизни, и эта позиция его еще ни разу, как он сам видел, не подвела. Не лучшая ли награда для собственного самоутверждения?
  Проблемы не для него, дети не для него, семья не для него, любовь – она тоже не для него. Даже любовь Вики – единственной девушки в его жизни, к которой он вдруг что-то там начал чувствовать после рекордного месяца встреч – в конце-концов оказалась не нужна. Это было самое драматичное в его жизни: наблюдать, как девушка из-за него попадает в больницу с нервным срывом. Что о нем теперь подумают другие?..
  Одиночество… Оно такое ласковое, такое родное для него, приходящее только тогда, когда нужно: пока не надоест. Он боялся любить по-настоящему. Переживал, конечно – почему так? Вдруг за великим самоутверждением скрыт трус? Но, кажется, он уже свыкся с этим. Любовь, когда хотел, он заказывал как пиццу. С той лишь разницей, что за пиццу он платил деньги, а любовь доставалась совершенно бесплатно. Многие, наоборот, готовы были платить ему.
  В один из подобных одиноких вечеров, когда никто на свете не был ему нужен, парень усаживался в офисе напротив большого монитора и листал свои фотографии. Медленно, останавливаясь на каждой, воспроизводя в памяти историю ее создания в мельчайших подробностях, смакуя каждый пиксель, видя перед собой каждый использованный фильтр в Фотошопе… Он поистине наслаждался этим моментом. Самооценка и гордыня ликовали, мир аплодировал, работы искрились красками.

***

  Вот и в этот раз палец медленно покручивал колесико компьютерной мышки.
  Второй час на экране мелькали фотографии с его участием. В основном, студийные сессии и автопортреты разных лет. От кадра к кадру летели дни, месяцы, годы. В порывах сладостного нарциссизма он не сразу заметил, как что-то едва заметно укалывало его в области лица, но когда папка, охватывающая сразу 5 лет его беззаботной жизни, пролистала последний кадр, боль стала достаточно сильной.
  «Здесь просто невыносимо жарко!» - подумал парень, отправляясь за водой. В середине декабря это казалось ему несколько странным, но… Не таким странным, как то, что он увидел в зеркале около кухни чуть позже. Стакан с водой выскользнул из его рук.
  В отражении зеркала на него смотрел взрослый мужчина. Некогда ясный взгляд разъела начинающаяся катаракта, а к кудрям подселились две толстых залысины по вискам. На лбу ожили три глубоких морщины. Осознание того, что это ОН, пришло не сразу. Поначалу вообще ничего не пришло – пустота сменялась недоразумением, и наоборот. Он впервые в жизни потерял дар речи. Собственно, и говорить что-то в тот момент было некому.
  Придя в себя, он кинулся к другому зеркалу, расположенному в туалетной комнате, но и в нем отразился всё тот же, только еще более испуганный мужчина лет пятидесяти, коротко и часто дышащий, с отчаянными блестками слез в помутневших глазах.
  Там, в его офисном кабинете, у злосчастного компьютера, где всё началось, на мониторе еще высвечивалась последняя фотография папки, сделанная всего месяцем назад. С нее на мир смотрел некогда молодой и красивый фотограф. Дрожащими пальцами он закрыл приложение и начал просматривать другие снимки: вот Лиза, вот Катя, Олеся, Сабина – всё это для их портфолио, как и должно быть… Но очередной взгляд в отражение планшета подтверждал то же страшное дряблое лицо.
  Когда девушки закончились, последовала его еще не отредактированная папка. Обычный дежурный фото-сет для журнала и… Снова это покалывание. Только теперь почти нестерпимое. Каждое движение пальца по колесу мыши и смена кадра с его участием рождало всё более невыносимую боль. В панике он перестал обращать внимание на нее и снова и снова, снова и снова, снова и снова всматривался в свои фотографии, подобно страдающему Нарциссу, обреченному влюбиться в собственное отражение в воде озера. Когда на морщинистую ладонь, судорожно сдерживающую мышку, закапала кровь, он вдруг остановился. Поняв, что сил больше не осталось, немощный старик рухнул на пол.
  «Как это символично: заставить фотографа страдать от собственных фотографий» - прошептала Вика. Подойдя ближе, она уткнулась носиком своей туфельки его носа. «Только я пошла еще дальше: я заставила тебя страдать от тебя самого, от твоей красоты. Впрочем, всё, что осталось от нее – эти паршивые фотографии. Они никогда мне не нравились».
  Она потянулась к системному блоку, чтобы выдернуть провод внешнего жесткого диска, на котором фотограф хранил все свои работы последних лет. А у него не было сил сказать «нет», хотя всеми клетками своего тела изнывал сейчас только этим словом, был готов встать и разорвать девушку в клочья, лишь бы спасти своих деток – эти фотографии… Но все мучения внутри него Вика услышала только тихим пустым сопением.
  «Я сожгу диск, родной мой. Как ты когда-то сжег моё сердце» - продолжила она озвучивать свои планы, подходя к маленькому искрящемуся камину в стене кабинета. «Ты мог бы умереть, но нет: ты еще поживешь пока. Пару лет – ровно столько, сколько отведет тебе природа. Ты будешь доживать свой век в забвении, каждую минуту думая о том, что ты и только ты сам виноват во всем случившемся».
  Фотограф приподнял голову; кажется, для этого движения он свернул все горы Земли одновременно, но смог-таки разглядеть лицо Вики. Молодое, красивое, светлое… Сексуальное. Как и в последний раз, после их ссоры. Только слез в ее глазах сейчас не было. Всё как-то поменялось с точностью до наоборот.
  «Не делай этого, родная, не делай, там вся моя жизнь, там же весь я…» - кряхтел он не опуская головы. «Там же я, Вика, там я…».
  «Поздно, милый, ты опоздал ровно на год». После этих слов огонь в камине сверкнул ядовитым пламенем, сжигая только что брошенный диск.
  «ТАМ ЖЕ Я! ТАМ ЖЕ Я, Я, Я!».

***

  «Мама! Мамочка!» - крикнул парень и вскочил из-за стола, судорожно озираясь по сторонам. Стул медленно откатился к стене, возле которой во всю дымил камин. Он подбежал к зеркалу и увидел в нем то, чему еще никогда так сильно не радовался: своё нормальное отражение. Привычное, молодое, ангельское лицо, правда, заспанное и потертое. Но своё!
  Обернувшись, он посмотрел на догорающий камин и увидел в нем затлевший кусок бесформенной пластмассы, но почему-то сильно этому не удивился и даже не расстроился.
  «Заново нафотографирую. Главное, ведь, не они, главное – это я».

© Copyright: Володя Моденов, 2013
Свидетельство о публикации №213111400008